Форум » Творчество форумчан » Без названия. В копилку. » Ответить
Без названия. В копилку.
I-Bell: Разбирая старые писульки обнаружил один тематический рассказик. Если кому-то понравится, то и хорошо. «У одиночества нет преимуществ». Такая надпись висит над моей кроватью уже несколько лет. Я читаю её каждый день два раза: когда открываю утром глаза и перед тем как закрыть их вечером. Под этим листом висит ещё один, но там фотография: подошвы стоп девушки, которая не стала моей женой. Со временем я забываю черты её лица, но хорошо помню каждую линию на её ногах. За то, чтобы изучить их, я заплатил высокую цену, какую, наверное, никто в мире ещё не давал за две пятки. Несколько лет прошло с того момента, когда мы познакомились, прежде чем я обратил на неё внимание. Настя – та девушка, которая имеет милую внешность, но влюбляет в себя своим характером. Чтобы его почувствовать с ней нужно общаться, а именно этого мы долгое время были лишены. Мы работали на разных этажах, редко пересекались по делам и ни разу вне офиса. Поэтому для меня её практически не существовало. Однако всё, что должно произойти обязательно происходит. На празднике, организованном компанией, мы оказались за одним столом. Опьянённый коньяком я был чрезмерно разговорчив. Настя была задорна и открыта, и женственна. На следующий день я проснулся и вспомнил о девушке, сделавшей мой вечер. Мы стали общаться чаще, стали друзьями, но если во мне расцветала любовь (хоть этого и не понимал я), то девушка видела во мне лишь друга. До поры эта ситуация не напрягала меня, пока не произошёл другой случай. Большой компанией мы выбрались на природу. Лёгкий алкоголь, полуобнажённые тела, задорная Настя. Шашлыки и песни под гитару, купанье и волейбол на песке, щекотавшем голые ноги. Конечно же, я сразу заметил её ступни с аккуратными ровными пальчиками, и даже узнал их размер – 39, но что-то скрывало от меня её подошвы. Чтобы мы не делали, я не мог рассмотреть их. Внезапно мне это удалось. Устав от гуляния Настя легла на лавку рядом со мной, ступнями ко мне. Она оголила ноги, сбросив шлёпки, и они оказались на расстоянии вытянутой руки от меня. Слишком близко, чтобы рассмотреть, но такими отдалёнными были наши отношения, чтобы прикоснуться. Пятки чуть посеревшие от осевшей за день пыли, но кожа нежная, никаких мозолей, идеальный изгиб, ровные пальчики. Я не мог оторваться от них, а случай решил ещё больше поиздеваться надо мной. Возле Настиной головы сел наш приятель. Балагур и бабник. Заметив, что девушка закрыла глаза, он протянул руки к её плечам и стал их массировать, но вместо сладостного мурлыкания мы услышали дикий смех. Она стала дёргаться, но его руки стали удерживать её. Затем он крикнул мне: «Держи её ноги! Щекочи их!». Для них это была игра, а для меня команда. Я обхватил Настины ноги и приподнял, две ступни оказались возле моего лица. В голове потемнело от сладкого запаха, который я ощутил, и мои пальцы заскользили по коже. Настино тело стало подпрыгивать на скамейке от щекотки четырёх рук. И каким был сладким её смех!.. Это было мгновение, но оно вспороло мои чувства, выпустив облако едкого дурмана. Я влюбился. Влюбился в эти ступни, в это ощущение щекотки, в это тело и в эту девушку. Увы, любовь моя не вызвала любви ко мне. Я ходил за ней как слуга, мы часто были вдвоём, я дарил ей подарки, цветы, делал сюрпризы. Она с удовольствием проводила со мной время, но каждый вечер легко отправлялась домой. На Новый год она прислала мне поздравление в sms и прикрепила к нему песню «Нас выбирают, мы выбираем, как это часто не совпадает». Весь следующий год я жил только ею, но она оставалась ко мне равнодушно привязанной. Потом я пытался погубить эту любовь в себе, но злость, которой пытался придушить чувства, выродилась в план насилия. Я решил похитить Настю, чтобы обладать её щекотливыми ступнями и телом. Это была дерзкая и сумасшедшая идея, но она возвращалась ко мне каждый тихий вечер, когда я оставался один. Поэтому сначала в шутку, а затем серьёзно, я стал формировать план похищения. На это ушло больше половины года. В Москву пришла осень. Настя вернулась загоревшей из отпуска. Однажды она показала мне свои фотографии с моря, но там, где другие видели её и солнце, я видел желанные ступни и тело. Сдерживать себя было более невозможно и я запустил механизм, который так долго создавал. Я арендовал фургон и поставил его возле её подъезда. Затем сделал так, чтобы ей пришлось сильно задержаться на работе, а сам укрылся в машине ожидая её возвращения домой. Она вышла из трамвая и направилась к подъезду. Там я встретил её и попросил сесть ко мне в машину, где у меня для неё сюрприз. Любопытная и доверчивая, она согласилась. Мы залезли в фургон, я закрыл дверь, а затем выбрав удачный момент напал сзади. Настя успела ухнуть и крикнуть что-то вроде «Что ты…», но я зажал ей рот ладонью, повалил её на живот и заведя руки назад защёлкнул на них наручники. Затем одел ей кляп, закрыл глаза повязкой, после чего связал ноги и привязал их к наручникам. Она сначала дёргалась, но потом поняла тщетность этого и затихла. Моё желание увидеть любимые ступни опьяняло. Несмотря на дрожь, которая била мои руки и ноги, я на ощупь расстегнул молнии на сапогах, а лишь потом понял, что верёвки помешают мне стянуть обувь. Я оторвал себя от её ног, а чтобы немного выпустить пар пощекотал Настю в области рёбер. От этого она стала ворочаться как уж, хмыкая в кляп. Я запустил руки под её одежду и коснулся ладонями нежной кожи. Я просто гладил её и наслаждался этим. Казалось, что это длится долго, но когда я вернулся за руль и посмотрел на часы, то понял, что всё произошедшее заняло около 40 минут. В сумке Насти я нашёл её телефон, выключил его и вытащил сим-карту. Потом завёл двигатель и медленно вырулил на дорогу. На светофоре выкинул её смартфон в окно. Нам предстояло за ночь проехать 400 километров. Мы преодолели их за 6 часов. Маршрут мной был выбран удачно или удача сопутствовала мне, а не Насте, но все посты ГАИ мы проехали без остановок. Около 6 утра мы въехали в почти заброшенную деревню, где у меня был подготовлен дом. Шурша гравием мы подкатили к воротам. На горизонте показались уже первые лучи солнца, но на улице пока никого не было. Я нажал кнопку и ворота открылись внутрь. На участке я заехал за дом и выключил мотор. Стало тихо, только детали машины иногда издавали щёлкающие железные звуки. На улице было очень свежо. На замке подвала лежал иней. Я спустился в него и включил свет. Затем открыл дверь камеры и осмотрел её. Всё было на своих местах. Станок для связывания в форме креста, но изогнутый посередине, верёвки, инструменты для щекотки. Я выкурил сигарету и пошёл за Настей. Она лежала на боку. Её джинсы в области были мокрые и грязные, а лужица растеклась по всему полу. К тому же ей удалось каким-то образом выдернуть одну ногу из сапога. Вторая так и оставалась привязанной. За ноги я подтащил девушку к двери, а затем взял её на руки. Она спала и её голова свешивалась с моей левой руки. Она зашевелилась, когда мы были уже в подвале. Я понимал, что её тело затекло и любые движения сейчас доставляют ей мучения. Поэтому положив Настю на станок, я снял наручники и растирая её руки развёл их по очереди в стороны, привязав к подручникам. По её лицу катились слёзы, а когда я стал снимать с неё обувь и стягивать джинсы, она стала мотать головой. Я не обращал внимания на это и оголил всю нижнюю часть, сняв сапоги, мокрые джинсы и колготы. Её ступни были холодные. Когда же я посмотрел на её лицо, то неожиданно для себя сделал шаг назад от испуга. Повязка с её глаз сползла и она смотрела прямо на меня. Круглый кляп не давал ей говорить, но взгляд заменял слова. Именно в этот момент до меня дошёл ужас того, что я сделал. Я вернул повязку обратно, накрыл девушку одеялом и вышел на улицу. Когда я поднимался по лестнице, то слышал, как она дёргается на станке и бьёт по нему ногами, но я не обернулся. Я закрыл дверь камеры, подвала и ушёл в дом. Включив отопление я прямо в одежде упал на кровать и вскоре уснул. Проснулся я днём. Солнце освещало комнаты. Я залпом выпил рюмку водки и пошёл к Насте. В камере уже было тепло. Настя лежала на станке. Повязка снова съехала с глаз, а одеяло валялось на полу. Увидев меня она начала мычать сквозь кляп, уничтожая взглядом. Я же взял табуретку и сел возле её ног. Она попыталась ими ударить меня, но я перехватил обе ступни и провёл языком по левой подошве. Ноги снова задёргались в моих руках, но я держал крепко, поэтому продолжил облизывать их. Вскоре девушка стихла. Я подошёл к её голове и убрал сначала повязку для глаз, а потом кляп. Настя тут же стала кричать. Хотя я готовился к этому и знал, что звуки из камеры не слышны на улице, но мне стало жутко. Вдруг сможет докричаться? Но всё же стоял и смотрел. Она быстро устала и замолчала, тяжело дыша. – Развяжи меня! Ты сядешь! Я… я… посажу тебя! Меня найдут родители! Они уже ищут меня! Мои друзья!.. Извращенец!.. Не трогай меня! Только коснись меня хоть пальцем!.. Потом пауза, слёзы и уже тихим голосом: – Ну, Серёженька, пожалуйста, развяжи меня. Я хочу в туалет, я хочу домой… Я никому ничего не скажу, только отпусти, пожалуйста… Я взял ножницы и стал разрезать от ворота к паху её свитер и рубашку. Она дёргалась, пытаясь укусить меня за руки. Требовала прекратить. Я же опустил ладони на её тело и стал его ласкать. Нежно водить по рукам, подмышкам, обхватывать груди, чуть скрести живот и бока. Потом я её немного пощекотал и она, хоть и пыталась сопротивляться, смеялась. Эти игры возбудили меня, несмотря на крики, ненависть и мольбы Насти. Власть над девушкой, воля свободно распоряжаться ею захлестнули меня, и я овладел ею. Я изнасиловал её. Она же в какой-то момент зажмурилась, отвернулась и лишь тихо посмеивалась, когда я щекотал её бока или подмышки. Когда я кончил, я провёл руками по её ногам и ступням, а затем поцеловал живот. Мне было хорошо, но и мне же стало гадко. Я смотрел на тело и ступни, которые так желал и уже не хотел их. Жалость к Насте боролась с удовлетворённой в эту минуту похотью. Я вывез тележку с инструментами из камеры, развязал ей руки и ушёл. Мне больше не хотелось видеть её сейчас. Вернулся к ней я только на следующий день утром. С собой у меня была еда. Я включил мониторы скрытых камер и увидел, что Настя стоит за дверью, поджидая меня. В руках что-то блестит. Я постучался в дверь и приказал ей отойти в дальний конец камеры. Она не ответила и осталась стоять на месте. Я повторил, но снова без результата. Я снова ушёл, но перед этим выключил в камере свет. Там стало абсолютно темно, ни один луч не пробивается туда. Когда я пришёл на следующий день, то нашёл её сидящей в дальнем углу на полу. Она была без одежды и руками закрывала лицо от включившегося света в камере. Я вошёл внутрь и сел на пол возле неё. – Я хочу есть, – сказала Настя тихо, не поворачивая головы. – За что ты так со мной? И заплакала без слёз. Я протянул ей кулёк с завтраком. Там были варёные яйца, помидоры, огурцы и бутылка воды. Она положила его на колени и стала есть. Переполняемый жалостью к ней я снова боролся с желанием освободить её немедленно, но тут же себя и останавливал. – Настюх, у меня нет пути назад. Что сделано, то сделано. Ты была моей мечтой так долго. Ты была издёвкой моей судьбы. В тебе идеально всё: характер, руки, тело, даже ступни. – Ты не видел моих ступней! Раньше не видел… – Видел, поверь… Я не могу тебя отпустить, потому что ты, конечно же, сдашь меня. Я… – Не сдам! Отпусти, пожалуйста. – Сдашь… Я тебя обязательно отпущу, но позже. У меня нет выбора. Вечно мы тут находится не сможем, а убивать тебя я не хочу и не могу. Вот и вся философия. – Что же ты будешь делать со мной? – Ну это… щекотать. Она посмотрела на меня. Посмотрела внимательно. Я отвёл взгляд. Когда она доела, я приказал ей лечь на станок. Она попросила не делать этого сегодня, но подчинилась, услышав, что я оставлю её снова одну в темноте. – На спину ложиться? В этот день я щекотал её долго. Ласкал её ступни, целовал и щекотал. Я связывал её в нескольких позах, дважды насиловал её. Она смеялась, плакала, но молчала. Наш новый быт начал налаживаться. День за днём мы делали одно и тоже. Я кормил её три раза в день, а за это делал, что хотел. Иногда она огрызалась, умоляла, но с каждым днём относилась к происходящему более индифферентно. Терпела щекотку и ласки, секс. Я старался делать всё нежно, чтобы не причинять боли, но вряд ли она ценила это на фоне всего прочего. Она делала мне минеты, она щекотала по моему приказу мне ступни и тело. Она ублажала меня страпоном. Много раз я мучил её уже без связывания. Каждый день я чувствовал физическое перенасыщение и думал, что больше не захочу к ней прийти. Она же дурнела и плохо ухаживала за собой. Её волосы не были такими как всегда, её тело не таило больше тайны для меня, её ступни я знал наизусть. Я знал где и как её надо щекотать, как долго её нужно терзать, чтобы добиться оргазма. Я видел её фекалии и мочу, кровь месячных. Однако просыпаясь утром я вспоминал о её пятках и шёл к ним. Спустя некоторое время наше уединение было нарушено. Ближе к вечеру я услышал гудок автомобиля. Он повторился несколько раз. Настя была в этот раз связана. Я лишь надел ей кляп, погасил свет и вышел на улицу. У ворот стоял серебристый мерседес. Один человек сидел в нём, а водитель стоял возле калитки. Это был следователь. – Сергей Александрович? – был его первый вопрос. – Вы позволите войти? – А что случилось? Я поймал себя на мысли, что если бы они приехали в первый день, то я выдал бы себя волнением. Теперь же я чувствовал себя спокойно. Безнаказанность опьяняла. – Вам знакома Анастасия Николаевна Терешко? – Да, конечно. Мы вместе работали много лет. – Она пропала два месяца назад. Мы опрашивали всех её знакомых, но вот вас всё это время никто не видел. Телефон ваш выключен, дома не появляетесь… Случайно вот узнали о том, что у вас есть здесь дом. Он внимательно следил за мной. – Вы один живёте или, может быть, Анастасия с Вами? – Я живу один. Я устал от города, от работы и решил уйти в подполье. Можете зайти, осмотреться. Мы вошли в дом. Он озирался по сторонам, задерживаясь взглядом на вещах, которые могли бы выдать присутствие второго человека. Но всё вокруг говорило о присутствии только мужчины. Одного. Думаю, что в какой-то степени этому способствовала моя страсть к порядку. Я всегда стараюсь держать вещи на своих местах. Отвечая на разные вопросы следователя я увидел в окно, что второй человек ходит по участку. Это меня насторожило. Я, вдруг, вспомнил, что сумка Насти так и лежит на переднем сидении фургона, который стоит за домом. Я не спрятал и не выкинул её, просто забыв. Заглянет ли он в подвал? Заметит ли дверь камеры? Конечно, ещё создавая её я позаботился о конспирации, но достаточно обогнуть стеллажи с банками, чтобы увидеть мониторы, дверь, а может быть даже услышать шевеление внутри. Мысли понеслись как поезда и мимика моего лица отразила это. Заметил или не заметил? – Как же вы тут один? Не скучно ли? – тем же тоном спросил он. – Сначала было неприятно, а сейчас как-то спокойно. Отвыкаю уже от города, привыкаю к своему хозяйству. Думаю, пора живность заводить, а то как деньги кончаться, есть будет нечего. Что он делает?! Где ходит?! – Что ж, Сергей Александрович, вы ответили на мои вопросы. Извините, что отнимаю время. Просто, видите ли, всю эту ситуацию отец Анастасии не выдержал. Умер неделю назад. Переволновался человек. Единственная дочь и тут такое дело. Так когда вы точно уехали из города? – Я не помню дату. Около двух месяцев назад. Я сначала был в отпуске, собирался, а потом в машину и сюда. Я знал, что приеду, но точного дня не планировал. В дом вошёл спутник следователя. Сбив снег с обуви он остановился в прихожей. Следователь, сидящий спиной к двери, повернулся к напарнику. Тот быстро махнул головой и перевёл взгляд на меня. Следователь вернулся к разговору со мной. Второй остался стоять, осматривая дом. – Последний вопрос: какие у вас были отношения с Анастасией? – Очень тёплые, дружеские. – Она была вашей подругой? – Подругой без секса, да. – Вы хотели с ней секса? – Любой бы на моём месте хотел, вы же видели её фотографию. Но мы объяснились однажды и я понял, что это не мои ворота. – Она отказала вам? – Я же сказал, что мы объяснились. Вскоре они уехали. Проводив их я ещё долгое время не решался идти к Насте, боясь, что они следят за мной. В подвал я спустился лишь когда совсем стемнело. Я не стал говорить ей о том, что произошло с отцом, но сам теперь думал об этом постоянно. Прошла зима. Больше никто не приезжал к нам. Настя совсем сдала. Стала бледной и худой, и практические перестала чувствовать щекотку. Она ухаживала за собой, но делала это с неохотой и большую часть времени в камере проводила голой. Мы стали часто ссориться. Она продолжала исполнять мои приказы, но чаще огрызалась, делала вещи, которые я не люблю. Например, специально ходила босиком, чтобы кожа на пятках загрубела. Однако настоящей катастрофой стало известие о её беременности. В какой-то момент я перестал предохраняться, желая чувствовать её тело. И это привело к естественному финалу. Я был в панике. Ребёнок не носок, под кровать не забросишь. Выхода было всего два: отпустить её или дать родить и избавиться от него. Оба варианта были неприемлемы для меня: я не могу с ней расстаться, но и рожать здесь она не должна. Во-первых, этот образ жизни не позволит ей выносить здорового малыша, а, во-вторых, я не смогу убить нашего ребёнка. Ситуация разрешилась сама собой. У неё случился выкидыш. Я видел это кровавое маленькое тельце в сгустке крови и плаценты. Худшего себе представить нельзя. После этого Настя ушла в себя и вообще перестала что-либо чувствовать. Она рыдала с утра до вечера или могла ругать меня самыми грязными словами. Иногда же она прижималась ко мне, пряталась в объятиях и тоже плакала. Потом оттолкнёт, уйдёт в угол, сядет там и безмолвно рисует узоры на стенке. Я понимал, что ситуация становится безумной. Исправить же её можно только отпустив Настю. Но как это сделать я не знал. Я не знал, как заставить себя добровольно отказаться от тела, которое так желаешь. Летом Настя стала жить в доме. Ей разрешалось выходить на улицу только ночью, спать в кровати со мной, но при этом передвигаться только в наручниках, скреплённых цепями с кандалами на ногах. Обнажённая, в оковах, измождённая, она была похожа на заключённого концентрационного лагеря. Впрочем, мы привыкли, а Настя даже не предпринимала попыток сбежать, хотя возможности для этого были. Я слишком расслабился. И она меня наказала. Ночью в июле я проснулся от того, что меня связывают. Осознав, я тут же проснулся, но было поздно. Руки уже были привязаны к кровати, оставались ноги, но с ними она справилась несмотря на моё сопротивление. Я оказался в её власти. До утра она пытала меня. Настя щекотала меня, поливала холодной водой, возбуждала меня, но делала так, чтобы я не кончал, засовывала какие-то предметы в задницу, несколько дней заставляла лежать связанным в самых неудобных или идиотских позах. При этом била меня руками или палками. Несколько раз обещала кастрировать, размахивая над гениталиями ножом. Обрила меня на лысо. Ей нравились психологические пытки. Она могла положить мне на грудь свои ноги, ступнями к лицу, но держать их так, чтобы я не мог их ни коснуться, ни убрать, но видеть и чувствовать. Шевелит пальчиками, мол, возьми, пощекочи, ласкай, но знает, что я не дотянусь. Я с ужасом наблюдал за азартом в её глазах, за неуёмным желанием причинить мне страдания, который разгорался по мере того, как она разогревалась. В какой-то момент я был уверен, что её цель – это убийство, но ошибся. Она искала мести. Только такой, какая позволила бы ей выпустить всю накопившуюся злость. Настя всё чаще заставляла меня чувствовать боль: прижигала сигареты, царапала ножом, кусала гениталии… Я впервые в жизни просил пощадить. И она оказалась сильнее меня. Однажды она позволила мне сбежать. Правда, перед этим ушла сама. Я не знаю, как она сняла оковы, куда отправилась, но ближе к концу лета, я проснулся утром и понял, что одна рука свободна. Я быстро развязал себя. Тело было ватным, раны ныли, а её нигде не было. Решив, что у меня практически нет времени, я собрал самое необходимое, поджог дом и рванул как можно дальше от этого места. Однако я попался. Меня арестовали спустя пару недель, видимо, вычислив по машине, которую я не поменял. Больше я не видел Настю. Её не было на суде, конечно же, она не приходила ко мне в тюрьму. Меня приговорили к 16 годам строгого режима. И вот уже 6 лет, каждое утро просыпаясь, а каждый вечер засыпая в камере, я вижу два листа бумаги. На одном слова: «У одиночества нет преимуществ», а на другом фотография её ступней. Это всё, что осталось у меня от прежней жизни. Впрочем, я ни о чём не жалею. Ведь эти ступни всё же принадлежали мне.
Alchemist: Без задних мыслей: надо бы придумать, что завещать родственникам, если вдруг со мной вот такая фигня произойдет, улет с катушек в неадекват. Какое-то воздействие, чтобы я долго не висел у них на шее ярмом. На сегодняшний день, увы, возможности человечества в лечении презрительно малы.
полная версия страницы